Под-Московье - Страница 86

— Что же вы могли им предложить?

— О, у нас было, что продать! Профессор еще на поверхности занимался проблемами омоложения организма. Делал вытяжку из эмбрионов, изготавливал лекарства, способные продлить человеку жизнь. Ведь несправедливо, что всем изначально отводится примерно одинаковый жизненный отрезок. Один транжирит его без толку, а другой успевает совершить множество важных открытий. Будет только справедливо, если этот другой проживет как можно дольше.

— Значит, профессор торговал своим лекарством? И где же он брал эмбрионов?

Нина насупилась и замолчала. Но Кирилл сам ответил на свой вопрос.

— Их поставляла ему ты.

— Они все равно были бы нежизнеспособными мутантами, — пробормотала Нина, всхлипнув.

— Понятно, — сказал Кирилл. — Меня сюда, видимо, тоже привели в качестве производителя сырья. А потом, когда надобность во мне отпадет, скормите своим зверушкам. Вот уж действительно безотходное производство, образец разумно налаженной жизни. Как в концлагере! Мой отец рассказывал, что прежние фашисты, те, что жили до Катастрофы, не только убивали узников, но и делали сумочки из их кожи и парики — из волос.

— Перестань! Зачем ты так? — тоскливо сказала она. — Я постараюсь тебе помочь.

— Ты ничего не можешь сделать. Сама сказала, этот милый лягушонок у двери не слушается никого, кроме профессора. Значит, те бедняги, останки которых мне попались, транжирили свою жизнь зря и вполне заслуживали того, чтобы срок им сократили? А за их счет профессор продлевал свое собственное существование? Как ты-то могла допустить, чтобы он проделывал над тобой все эти штуки? — Кирилл посмотрел на Нину с отвращением.

— Зачем ты так? — повторила она. — Я решилась на это ради науки.

— Ни за что не поверю. Тебе просто хотелось вкусно есть в то время, как большинство людей в метро подыхало с голода.

— Ты не веришь, что я могу быть преданной, а я восхищалась гением профессора. Своего любимого учителя.

— И в награду за свою преданность гниешь теперь заживо.

— Здесь очень трудно стерилизовать инструменты, — прошелестела Нина. — У меня началось заражение крови.

— А ведь твой гениальный учитель мог обратить свои способности на пользу людям. Отправиться бы в Полис — там тоже живут ученые, как я слышал. Но ему выгоднее было обделывать свои темные делишки вдали от людских глаз. Где же его благодарные клиенты теперь, когда тебе нужна помощь?

— Случилась беда, — пробормотала Нина. — Один из высших чинов Рейха умер после приема лекарства. Нас искали, заочно приговорив к повешенью. Хорошо, что они не знают об этом нашем убежище. К тому же сюда никто не суется — нас стережет Кром.

— И теперь ты умрешь из-за того, что я не смогу выйти отсюда и привести к тебе врача, — покачал головой Кирилл. — Тебе не кажется, что вы перемудрили с мерами безопасности?

Нина пожала плечами. Казалось, она устала. Кирилл встал и прошелся по помещению, разминая затекшие ноги. Осветил фонариком клетки. В одной из них ворочался толстый зверь с тупой мордой, а в углу клетки что-то белело. Луч фонарика упал на непонятный предмет, оказавшийся человеческим черепом. Кирилл не удивился. В крайней клетке сидела вроде бы обезьяна. Парень посветил и обмер — из клетки на него глядел ребенок лет четырех. Огромные глаза на бледном личике, тонкие, искривленные как веточки, руки, горб на спине. В ту же минуту ребенок отпрянул и забился в угол, закрывая лицо ладонями.

— Что это? — с ужасом спросил Кирилл.

— Это мой сын, — прохрипела с кровати Нина. — Одного я все же решилась родить. Наверное, зря — только на мучения ему и себе.

— А почему он в клетке?

— Чтобы случайно не убежал, куда не надо. У меня сил нет за ним следить, профессору тоже не до этого.

— Звери и то лучше относятся к своим детенышам!

— Перестань! — прохрипела Нина. — Все равно я скоро умру, кому он без меня нужен будет — такой?! Я тебя только об одном прошу — если я умру до тебя, открой клетку и убей Вадика. Только как-нибудь быстро, без мучений. Ключ на стене висит, вон там…

Кирилл потерял дар речи. Он представил себе жизнь этого несчастного ребенка — в смрадном полумраке, впроголодь, рядом с одержимыми фанатиками, которым до него и дела нет. Каждый день малыш видел перед собой лишь железные прутья своей темницы. Может, действительно, ему лучше было бы не рождаться на свет вовсе? Вернее — во мрак. Недолгим и мучительным было его существование, а теперь оно вот-вот оборвется. Все же Кириллу не верилось, будто смерть будет для мальчика лучшим выходом, хотя «любящая мать» и попыталась убедить его в обратном.

Профессор заворочался во сне, и Кирилл насторожился.

— Знаешь что? Я, кажется, придумала, как тебе спастись, — прошептала Нина. — Иди туда, за дверь, где лестница, спустись на несколько ступенек и спрячься. Профессор проснется, не найдет тебя и подумает, что ты сбежал. Пойдет опять туннели обходить. А Кром вечерами уходит искать себе еду — в последнее время нам нечем его кормить. Тогда ты вернешься обратно, и, может, тебе удастся уйти. Я попрошу профессора переставить свечку поближе к моему изголовью, когда он соберется уходить, а ты поглядывай — если увидишь, что освещение изменилось, значит, путь свободен. Выжди немного и поднимайся.

Кирилл хотел что-то возразить, но тут старик опять заворочался, что-то забормотав. Нина сделала жест — беги! И Кирилл, шмыгнув в полуоткрытую дверь на площадку, спустился по лестнице, стараясь не смотреть на страшный сверток. Все же он нечаянно задел его, и тот полетел вниз, разворачиваясь по дороге. Внизу плеснуло, снова высунулась зубастая голова, послышалась возня, а потом все стихло. Кирилл поежился. Сверху до него долетали кое-какие звуки. Он различил недовольный голос профессора, ему что-то слабо и невнятно отвечала Нина. Потом послышалась брань и вроде бы удары, затем звериный вой, и вдруг Нина дико закричала. Кирилл быстро полез наверх, хотя ржавые ступеньки гнулись под ним, грозя вот-вот сломаться.