Под-Московье - Страница 277

277

На пороге женщина, пропустив вперед Вэла и Нюту, оглянулась и заговорщически улыбнулась, словно напоминая об общей тайне. И ушла прежде, чем потрясенная Кошка успела сказать хоть слово.

— Давайте устроим отвальную? — предложил Вэл Нюте и Сергею. — Посидим напоследок. А то наш гость так и не услышит, как я пою.

— Это будет ужасно! — фыркнула Нюта. Сергей взглянул с недоумением. До песен ли теперь, в самом деле?

— Скучные вы какие, — поморщился Вэл. — Наоборот, надо повеселиться как следует. А если за нами и вправду следят, то ни за что не подумают, что поход намечается именно на эту ночь. Решат, что вы напились и никуда не уйдете.

— Неплохая мысль, — подумав, признала Нюта. — Нам надо только собраться заранее, а потом сделаем вид, что намерены выпивать всю ночь, а сами улизнем потихоньку.

И к вечеру даже изумленная Кошка сквозь приоткрытое окошечко изолятора могла слышать переборы струн, иногда перемежающиеся громким смехом. Судя по всему, на станции веселье было в разгаре. Уж не забыли ли они, что собирались в поход? Или все-таки решили прислушаться к ее предупреждениям и все отменить — но почему тогда не предупредили?

Тем временем Вэл успел уже спеть про четырехглазого мутанта, и теперь перебирал струны, подбирая очередную мелодию. Народу вокруг собралось множество — далеко не каждый вечер музыкант баловал их песнями.

Загнаны в угол. Выхода нет.
Твари скалят клыки.
Они ненавидят весь белый свет,
И мы для них чужаки.
И нас с тобой не сможет спасти
Ни пуля и ни броня,
Но ты сумеешь еще уйти,
Если бросишь меня.

Люди притихли, каждый думал о своем. Песня что-то разбередила в них. Вот так живешь, а потом становишься перед выбором — и что бы ты ни выбрал, ты проиграешь.

Поздно прикидывать, кто виноват,
Что делать, куда бежать.
И пусть ты был мне всегда как брат,
Но нынче пора решать.
Нам с тобой не успеть удрать
Вдвоем от них ни за что.
Но ты постарайся не умирать,
А думать будешь потом.
Назад не гляди. Решился — держись.
Ты вырвался. Ты герой.
Ты с боем взял свое право на жизнь,
Какую — вопрос другой.
И сделал ты все, что мог, поверь,
Но, злую судьбу кляня,
Ты сам завоешь, как дикий зверь,
Когда поймешь, что тебе теперь
Придется жить без меня.

Кто-то из слушателей всхлипнул. Наверное, вспомнилось что-то очень личное.

«Хорошо, если это и вправду поможет отвести глаза преследователям», — подумал Вэл. Он ухитрялся одновременно сохранять приличествующее этой песне суровое и скорбное выражение и в то же время размышлять о вещах практических и насущных. Окинув публику взглядом, он не заметил Нюты. Может быть, она уже ушла — значит, надо отвлекать внимание собравшихся как можно дольше. И, не давая слушателям опомниться, он затянул следующую песню.

Кошка уже думала, не улечься ли спать, когда в замке ее каморки вновь зазвенели ключи. На пороге она увидела незнакомого мужчину, высокого и широкоплечего. Кошка испугалась, шарахнулась в угол и уже открыла рот, чтобы закричать.

— Тише ты! — буркнул незнакомец. — Идем скорей, Нюта ждет.

Она, все еще боязливо косясь на него, надвинула капюшон пониже на лицо и, взяв рюкзак, скользнула за мужчиной наружу. В центре станции толпа до сих пор слушала концерт Вэла, и казалось, на них никто не обратил внимания.

Нюта и Сергей дожидались их в туннеле, возле блок-поста.

— Пора! — сказала Нюта, лицо ее было серьезным и сосредоточенным. — Двигаемся как можно тише, посты предупреждены.

Они шли в полной темноте, не зажигая фонариков. Кошка вызвалась идти первой — так она могла бы предупреждать спутников о возможных препятствиях.

Отошли не так уж далеко от станции, когда Кошка почувствовала присутствие в туннеле чужих: в нос ударил стойкий запах давно не мытого тела. Она шепнула спутникам: «Стойте!» и тихонько прошла немного вперед, положив руку на рукоятку ножа, который ей вернули перед походом, — еще один знак доверия. У самой стены туннеля сидел человек в лохмотьях. Как тихо она ни двигалась, он поднял голову на звук ее шагов:

— Кто здесь?

— А ты кто? — тихо и угрожающе спросила Кошка.

— Я — смиренный отшельник. Святая заступница иногда посещает меня, и мне больше ничего не надо. Да благословит она и вас тоже.

Кошка разглядывала изможденное лицо, лихорадочно блестящие глаза, редкие потные волосы, прилипшие ко лбу. Ей показалось, что она уже видела этого человека при других обстоятельствах.

— Как тебя зовут? — спросила она.

— Я — Коля. Просто Коля, все остальное забыто. А это — Вася.

Кошка заметила поодаль еще одного оборванца, тот, казалось, дремал.

— Это местные бомжи, — тихо сказала Нюта. — Живут здесь и поклоняются Алике-заступнице. На вот, возьми, — и она положила на шпалы возле Коли какой-то сверток.

— Да благословит святая твою доброту, — сказал тот.

Группа тихонько двинулась дальше, а Кошка принялась вспоминать — где же она могла видеть этого человека? В памяти всплывало — вот она держит в руках несколько печатных страничек. На первой заголовок — «Рагнарек». Трехконечная свастика четвертого Рейха. И неясная, размытая фотография сбоку — но черты лица вполне узнаваемы.

Ей казалось, что именно этого человека она несколько месяцев назад видела и вблизи. Она тогда оказалась в туннеле, ведущем к Пушкинской и, вдруг услышав шаги, затаилась в углублении стены. Мимо нее, разговаривая между собой, прошли двое в нацистской форме. Конечно, отшельник Коля выглядел тогда получше, но голос, который она услышала сейчас, был тот же самый — уж в этом она не могла ошибиться.

277