Под-Московье - Страница 242

К оглавлению

242

— Ты как, в порядке?

— Я домой хочу, — мрачно ответила та. Одна щека у нее была оцарапана, на лбу пятно от сажи. Самой Кошке жутко хотелось чаю, но в суматохе кто-то опрокинул котелок в костер.

Неугомонная Петровна пошла выяснять, что случилось. Оказалось, что то были какие-то бандиты с Ленинского, которых гнали до самой Шаболовки, и только здесь удалось двоих завалить, а еще двоих, раненых, разоружить и взять в плен. Петровна охотно рассказывала всем эту новость и чувствовала себя в центре внимания. Нюта сидела, обхватив плечи руками, и вид у нее был несчастный.

— Э-эх, девчонки, — снисходительно говорила Петровна, поглядывая на них, — ничего-то вы в жизни еще не видели! Мы, старшие, вам сто очков вперед дадим. Я тут давно живу, всякого насмотрелась. То, что щас на Ленинском, — это так, чепуха. Постреляют чуток, нескольких, может, порешат сгоряча, да и успокоятся. Вот раньше было не то. Старожилы до сих пор помнят Большой Беспредел. Вот были времена! Кровь рекой лилась, власть чуть не кажный день менялась. Бывало, спать ложишься и не знаешь, при какой власти наутро проснешься, да и проснешься ли вообще? И люди тогда были — не чета нынешним. Это сейчас уж все, что можно, поделили, всех перебили, да и успокоились малость. Но кое-кто из тех, прежних, до сих пор, говорят, по туннелям шляется. Говорили люди, что видел кто-то недавно Гастролера — значит, снова жди беды… Вам-то повезло еще — то ли дело нам в свое время довелось пережить! — старуху, похоже, заклинило. — Да что там власть! Станции, и то чуть ли не кажную неделю переименовывали. Нашу Шаболовку не стали трогать, правда, хотя Роджер хотел поначалу. Да испугался, что народ бунтовать начнет. Сам себя собачьей кличкой называть велел — ладно, а станцию трогать не моги, на святое не покушайся. Тот же Ленинский, к примеру, несколько раз переименовать хотели — в Живодерную слободу, как место здешнее встарь называлось, или, попросту, в Живодерку. А иные предлагали Кровянкой назвать, как речку, что под землей текет поблизости. Но потом все же старое название вернули — чтоб челноки не пугались через эти станции ходить. А то и грабить будет некого… Академическую тогда переименовали в Шарашку. И то верно, там если парочка академиков случайно где и затесалась, то к тридцать третьему году уж точно всех извели. А Профсоюзная стала зваться Разгуляй. А все равно половина по-старому называет — кому как удобно, тот так и зовет. Тем более, что бандиты своих авторитетов тоже академиками кличут. Ну, а Черемушки, вроде, как были, так и остались, уж и не упомню. Вы меня слушайте — я много повидала, много чего рассказать могу.

— Да что ты видела, старуха? — не сдерживая раздражения, буркнула Кошка. — Небось, во время разборок бандитских забивалась в уголок, накрыв голову подолом? А случалось тебе видеть страшные сны? О том, как при каждом шаге кости хрустят под ногами, а впереди идет мертвый, и ты знаешь, что он пришел за тобой?

— Увидеть во сне, как мертвый ходит или говорит, означает опасность, — с умным видом заявила старуха. — А если покойник идет впереди, значит, кто-то из вас не вернется назад.

— Без тебя знаю! — буркнула Кошка и покосилась на сидевшую рядом Нюту, бледную, как покойница. Кошка, которая к бандитским разборкам привыкла с детства, стала уговаривать ее успокоиться и лечь спать. Не без труда, но ей все же удалось увести подругу в палатку. Хотя, похоже, та не верила, что все кончилось.

А ночью Кошка проснулась, как от толчка, и поняла, что Нюты рядом нет.

Глава 9
КУДА ЗАВЕДЕТ ПУТЬ ЭВОЛЮЦИИ?

Кошка вышла на станцию. Вдруг ей подумалось: на самом деле Шаболовка вполне уютная, и ночью, когда почти все ее обитатели спят, ей здесь даже нравится. Округлым сводом и такими же округлыми высокими арками станция напоминала что-то знакомое, но давно забытое. Кошке казалось, что где-то на картине она уже видела такое длинное сводчатое помещение и людей в старинных одеждах, пировавших за длинным столом. А в конце станции мозаикой выложена картина — Кремль, и здесь можно звезды рассмотреть во всех подробностях, здесь они не опасные…

Сейчас на станции было тихо. Из большинства палаток доносился храп. Впрочем, некоторые спали прямо на полу, подложив под себя какое-нибудь тряпье. В двух местах горели костры, несколько человек играли в карты у огня, но Нюты среди них не было. Кошка на всякий случай заглянула в лазарет. Пожилая медсестра, дремавшая на пустующей койке, при ее появлении, было, вскинулась:

— Что, плохо тебе?

Кошка покачала головой, приложила палец к губам и вышла обратно на станцию. Искать Нюту по палаткам смысла не было — друзей у Победительницы здесь не завелось.

А вдруг она просто ушла? Вот так встала среди ночи и решила, что здесь ей надоело? И сейчас идет по шпалам в темноте домой? «С нее станется», — подумала Кошка. Правда, Роджер обещал не сегодня-завтра отправить их назад вместе и даже отрядить сопровождающих. Только почему-то все тянул с этим. А без его приказа со станции вряд ли выпустили бы даже Нюту. И все же расспросить часовых не помешало бы.

Часовые, стоявшие у входа в туннель к Октябрьской, Нюту не видели. Кошка кинулась в другой конец станции. Плечистый стриженый парень в потрепанной кожанке и тренировочных штанах, с массивной цепью на шее и парой железных перстней на толстых пальцах, охранявший туннель к Ленинскому проспекту, нехотя сознался, что пропустил Победительницу — как она выразилась, «прогуляться в одиночку». Хотел было доложить коменданту, но тот спит, — чего его будить из-за такой ерунды? А на станции всякий знает, что девчонке лучше ни в чем не отказывать, даже если желания у нее будут на первый взгляд бредовыми. Не совсем же она дура, наверное, далеко не уйдет. Может, ей из бабьего любопытства посмотреть захотелось на то место, где пристрелили двоих сегодня вечером. Туда уж, почитай, половина баб со станции сбегать успела, некоторых хлебом не корми — дай поглядеть своими глазами на убитых, будто они покойников не видали никогда. Но трупы, кажется, уже унесли, да и опасности как будто нет — вряд ли кто сегодня еще с той стороны сунется. К тому же туда недавно группа патрульных ушла — не разминутся с Победительницей, приведут обратно. Только вот не понимает он этой бабской привычки во все нос совать…

242