С ребенком надо было что-то придумать. Ближе к станции он начал пищать все громче, а потом и вовсе раскричался. Наверное, голодный был. И чем его кормить, было непонятно.
Кошка боялась расспросов часовых, потому на подходе к Октябрьской кое-как укачала младенца, замотала чуть ли не с головой в рубашку и сунула в рюкзак. Думала, что ее заставят показать, что внутри, но обошлось. Оказавшись на станции, она поспешно вынула ребенка, боясь, что Павлик задохнется. И он опять заскулил.
Кошка осторожно развернула окровавленную рубаху Яны, в которую она замотала малыша. Надо бы осмотреть ребенка, вдруг у него какие-то отклонения? Хотя это мало что изменит. Раз уж она его там, в туннеле, не бросила, то теперь не оставит, даже если он не совсем нормальный. Впрочем, в детях Кошка мало что понимала, но, на ее взгляд, с малышом все было в порядке, хотя он показался ей очень тощим. Лицо у него было сморщенным и красным — наверное, от натуги. Он бессмысленно махал крохотными руками и ногами, издавая однообразные монотонные ноющие звуки. И уже успел обмочиться.
Кошка с тоской озиралась по сторонам. Сейчас он завопит во весь голос, а она даже не знает, что в таких случаях делать. Может, дать ему какой-нибудь еды? А вдруг он, наоборот, от этого умрет — он же совсем маленький, грудной. Интересно, чем кормят детей матери, у которых молоко пропало?
«Надо найти ему кормилицу, — решила она. — И искать ее лучше здесь, на радиальной станции, где не будут подробно допытываться, вписан ли ребенок в ее документы и откуда вообще он взялся. Если заплатить как следует, лишних вопросов задавать не станут».
Кошка вспомнила, что когда они проходили здесь в прошлый раз, ей, вроде, попалась на глаза молодая женщина с ребенком на руках. Но сейчас ее не было видно. Кошка вновь завернула младенца в рубаху и стала обходить станцию, разглядывая ее обитателей. Те отвечали ей настороженными взглядами. «Ничего не выйдет, — тоскливо подумала она. — Ребенок так и умрет от голода у меня на руках — людей здесь полно, но им это безразлично. А он уже даже не плачет, а то ли икает, то ли сипит. Как, оказывается, быстро можно убить и как трудно бывает сохранить жизнь…»
Кошка оглядывалась в поисках хоть кого-нибудь, с кем можно поделиться своей бедой. Одна пожилая женщина, сидевшая у колонны, показалась ей подходящей. Она ковыряла иголкой какое-то тряпье, мурлыча себе под нос и время от времени окидывая окружающих внимательным взглядом. Ее седые волосы были собраны в косицу, а морщинистое лицо вовсе не казалось злым, наоборот, внушало доверие. Кошка подошла и осторожно опустилась рядом, укачивая младенца. Старуха, кутаясь в заплатанное черное пальто, искоса поглядывала на нее. Младенец хныкал.
— Бойкий малыш у тебя, — сказала, наконец, старуха.
— Он просто голодный. Прямо не знаю, что делать, — сокрушенно сказала Кошка. — Перенервничала, и молоко у меня пропало. Как быть, не знаю. Кажется мне — людям тут ни до чего дела нет.
Старуха пристально посмотрела на нее — так, что Кошке стало не по себе, но заговорила неожиданно мягко, даже как-то слишком по-доброму. Наверное, почуяла поживу.
— Люди как люди — они везде одинаковы. Хоть и не святые они, но всех считать злыми тоже не стоит. Может, они готовы помочь, просто ты не умеешь попросить. Тут одна родила недавно — молоко-то у нее есть пока, а вот у самой еды не всегда хватает. А ей сейчас за двоих есть надо. Если поможешь ей, то и она тебя выручит.
— За этим дело не станет, — Кошка достала несколько патронов и вложила в руку старухе. Та отказываться не стала, взяла без церемоний и спросила:
— А поесть у тебя ничего нет? Лучше к ней идти не с пустыми руками.
Тут Кошка и сама почувствовала, что проголодалась, но в ответ на вопрос покачала головой. Ей хотелось сперва убедиться, что старуха не обманет.
Кошка последовала за старухой. Та привела ее к средних размеров палатке, потрепанной и рваной. Когда она откинула полог, в нос Кошке шибануло запахом кислятины и мочи.
— Регина, спишь? — прошептала старуха, засунув голову внутрь.
— Т-с-с, только уложила спиногрыза! Чего надо? — отозвался неприветливый голос.
— Тут у женщины одной есть дело к тебе. Ей уйти надо, а ребенка не с кем оставить. Она хорошо заплатит.
Из палатки моментально выглянула миниатюрная женщина. Светлые кудрявые волосы ее слиплись от пота, вдоль крыльев носа пролегали глубокие складки. Осунувшееся, землистого цвета лицо когда-то, видимо, было привлекательным, но теперь выглядело до крайности изможденным. Она куталась в короткий драный грязный халат — присмотревшись, можно было предположить, что изначально он был розовым. Женщина оглядела Кошку и младенца у нее на руках, ненатурально заулыбалась.
— А сколько дашь? — быстро спросила она.
— Не бойся, тебе хватит, — сказала Кошка, многозначительно тряхнув рюкзаком.
— Я согласна, — торопливо произнесла Регина, оценив, видимо, добротное снаряжение Кошки и сообразив, что скупиться та не будет. — Только ты бы для начала купила пожрать чего-нибудь, а то я от голода прям помираю. Ну, и бражки нам по кружечке, мы бы все между собой и перетерли.
— А тебе разве можно брагу, если ты грудью кормишь? — усомнилась Кошка.
— Чуть-чуть можно, — захихикала та. — Наоборот, полезно, чтоб молоко не пропало.
Кошка, не решившись пока оставить ей Павлика, с младенцем на руках отправилась к лоткам, где торговали едой, и купила несколько порций шашлыка и бутылку мутноватой браги — для старухи и для Регины. Себе взяла грибного чая. Тащить еду помогла старуха, увязавшаяся за ней.