Под-Московье - Страница 218

218

Спутники ее тем временем стали собираться. Девушка вновь запахнула просторный плащ, после чего путешественники с деланной беззаботностью подошли к караульным. Те для вида мельком глянули в документы, один из них протянул руку, куда Седой всыпал пригоршню патронов. Девушка стояла, опустив голову, чтобы не было видно лица, но часовой, лишь скользнув по ней равнодушным взглядом, отвернулся к собеседнику. А тот глядел в упор — Кошка почувствовала его пристальный взгляд на себе. И не выдержав, подняла голову.

Чтоб им всем пусто было! Леха Фейсконтроль собственной персоной. В черной замызганной рубашке, в спортивных штанах, явно навеселе. Засаленные волосы свисают на плечи, глазки-щелочки так и впились в нее.

Вот и влипла. Но еще несколько секунд она вопреки здравому смыслу надеялась, что все обойдется. Может, все-таки не узнает?

— Ки-иса! — протянул он. — Какими судьбами? Я уж и не чаял тебя увидеть.

— Вы обознались, — пробормотала она невнятно, словно с набитым ртом.

— Да ни в жисть! — восторженно заорал Леха. — Какие люди к нам — и без охраны! Только за каким фигом ты мукой обсыпалась? Я тебя в любом прикиде узнаю!

На них начали оборачиваться, несколько человек подошло ближе, глядели выжидательно.

— Чтоб я да не узнал тебя, лапуля! — еще громче завопил Леха. — Эх, Мурка, ты мой Муреночек! Кошечка, покажи ушко! Давай я тебя за ухом почешу, зверек ты мой хорошенький!

«Выхода нет. Прости, Леха, но ты просто не оставил мне выбора». — И она молниеносным движением вонзила нож ему в бок. Фейсконтроль секунду недоуменно смотрел, словно не понимая, потом схватился рукой за живот. По пальцам заструилась темная кровь. Пока никто не опомнился, Кошка ударила второй раз — туда, где должно быть сердце. Ей не хотелось, чтоб он мучился. Леха с тем же удивленным лицом повалился ей на руки.

— Мурка… киска… прости…

«Эх, Леха! Я правда не хотела. Так уж вышло — или ты, или я. Лучше б это был кто угодно другой. Что за несчастная судьба поставила тебя сегодня у меня на пути? Помнишь, как ты меня спрашивал — что такое красное на черном? Теперь я знаю это, Леха. Красное на черном — это твоя кровь, пропитавшая рубашку. И на черном она не видна — просто влажное липкое пятно на ощупь…»

Часовой, опомнившись, вскинул автомат, но Седой с неожиданной силой ударил его прикладом по голове, точно дубиной, и тот упал.

— Уходите в туннель! — закричал Седой ей и Яне. Попытался подтолкнуть в ту же сторону и Рохлю, но тот замешкался. Его кто-то ударил сзади, и он осел на пол, все еще глядя на Яну. Та застыла в ужасе, так что Кошке пришлось силой тащить ее за собой. А сзади отбивался от нападавших Сергей.

* * *

Какое-то время Кошке удавалось тащить Яну чуть ли не на себе, но та все тяжелее висла на ней. И вдруг остановилась, схватилась за живот:

— Все, не могу. Больно. Иди одна, я тут посижу.

— Дура, тебя убьют!

— Мне все равно. Больно очень. Пусть лучше убьют.

«Черт бы побрал эту идиотку! Как не вовремя ей приспичило рожать!»

Сзади, в туннеле, послышались выстрелы. Потом шаги, хриплое дыхание. Кто-то догонял их. Кошка ждала с ножом в руке. Шаги приближались, по характерному кашлю она узнала Седого. Он подошел, пошатываясь, словно пьяный. Прохрипел:

— Почему вы здесь? Сказано — уходите!

У него на губах пузырилась красная пена.

— А где… — она хотела спросить про Сергея, но он понял по-своему:

— Пашу не уберег. Что я Ивану скажу?

«Вряд ли ты этого самого Ивана когда-нибудь еще увидишь», — подумала она, но ничего не сказала. Вместо этого выдавила:

— А… ученый где?

— Не знаю. Ранен, убит — какая разница? — хрипло пробормотал он и опустился на шпалы. — Ты вот что… тут, в рюкзаке у меня возьми, что тебе причитается. Там больше, чем достаточно. Спаси хоть девчонку. Ведь ее ребенок — Ванькин внук. Все, что останется от него…

Тут Яна как раз застонала. Кошка попыталась ее осмотреть, а когда вновь повернулась к старику, он уже не дышал.

«Действительно, какая разница? Мы все умрем рано или поздно», — подумала Кошка. И для очистки совести сделала последнюю попытку уговорить Яну, хотя понимала — бесполезно:

— Ну, попробуй хоть немного пройти. Иначе умрешь.

— Уж лучше умереть, — пробормотала та.

— Дура! — с отчаянием сказала Кошка. — Чего ты с нами потащилась, если знала, что вот-вот родишь?

— Ребенок, — невнятно пробормотала Яна.

— Что — ребенок?

— Колька… Он бы его убил… Ребенка… Или продал. Ему младенец не нужен. Он сам так говорил.

«Интересно, — думала Кошка, — почему нас не догоняют?» Она сидела возле стонущей Яны и пыталась помочь ей, как могла. Сколько прошло времени? Она не знала. Наконец, в руках у нее оказался пищащий скользкий комок, а Яна лежала, и кровь текла из нее струей. Ничего нельзя было сделать. Еще через полчаса лишь комок у Кошки в руках подавал признаки жизни, слабо попискивал. И она мысленно попросила прощения у мертвой Яны, что завидовала ей.

Она сняла с умершей рубаху, разорвав по шву, и завернула в нее ребенка. Потом взяла рюкзак Седого, обшарила его карманы, все патроны забрала себе, взяла и флягу, и нож — все, что могло пригодиться.

Что теперь делать? Никого из тех, кого она должна была довести до места, не осталось. Они умерли, они все умерли из-за того, что связались с ней. Нашли бы другого проводника — может, остались бы живы. Она проклята, и лучше бы ей умереть тоже. Но это всегда успеется, а сейчас надо уходить. Но как быть с ребенком? Он, наверное, тоже вот-вот умрет, хотя пока и шевелился. В любом случае оставаться здесь, возле мертвых, смысла нет — если на нее наткнутся, ей не поздоровится. Интересно, успел кто-нибудь понять из Лехиных воплей, какая гостья побывала у них на станции сегодня? Если даже не успел, потом начнут опрашивать свидетелей, догадаются — а за ее голову здесь обещана хорошая награда. Значит, надо бежать, но куда девать ребенка? Зачем ей чужой младенец? Своего у нее не будет никогда, ну и не надо, а о чужом с какой стати заботиться? Какие странные звуки он издает — словно мяучит…

218