На Фрунзенской, после того, как они поели и немного отдохнули, Седой и выдал главный сюрприз. Когда Топтун предложил возвращаться на Парк Культуры, он невозмутимо ответил:
— Не в моих правилах начатое на полдороге бросать. Плохим бы я был командиром, если бы не имел плана про запас. Мы все равно пойдем в Изумрудный Город — но пойдем другим путем.
У Топтуна отвисла челюсть. Видно, что такого оборота он не ожидал.
— Каким путем? — спросил он.
— Выйдем сейчас на поверхность, — невозмутимо сказал Седой. — Дело как раз к ночи идет, уже можно. — Он начал чертить на бумажке. — Вот Дворец Молодежи, мы перейдем через Комсомольский проспект, и совсем недалеко будет застекленный мост через реку — я со сталкерами говорил, он почти целый. Перейдем через мост и пойдем вдоль реки, потом на смотровую поднимемся — а там до Университета рукой подать.
Честно говоря, она чего-то в этом роде от него и ожидала. Сразу поняла — этот тип очень непрост. Предчувствие ее не обмануло — он с самого начала не собирался ни перед кем отчитываться. Потому что он, похоже, вообще не собирался возвращаться.
Седой говорил так легко, словно предлагал развлекательную прогулку по парку. Возможно, в прежней жизни это и была бы развлекательная прогулка. Но она-то знала — там джунгли. Еще свежа была в памяти последняя экспедиция, когда им так и не удалось подняться к этой самой смотровой, хотя трое заплатили жизнью за эту попытку.
— Ты с ума сошел, — ответил Топтун.
— Я никого не заставляю, — холодно уточнил Седой. — Хочешь — возвращайся на Парк Культуры.
Она поняла — Седой как раз очень хочет, чтоб Топтун вернулся. Хочет отделаться от него. Топтун это тоже понимает, но у него, похоже, другая задача.
— Я никого не заставляю, — повторил Седой и обвел взглядом остальных. — Кто еще хочет вернуться?
Ермолаев смущенно кашлянул.
— Приказываю тебе вернуться на Парк Культуры и сообщить об изменениях в планах экспедиции, — торжественно произнес Седой, и тот кивнул с видимым облегчением.
— Какого черта?! — прошипел Топтун.
— Пусть идет. У него ребенок маленький. И, между прочим, начальник экспедиции — я, — напомнил Седой. — Кто еще возвращается?
Он вопросительно взглянул на Сергея, тот отрицательно помотал головой.
— Ладно, — сказал Седой, — тогда давайте собираться. Ермолаев, ты проводишь нас и только тогда пойдешь обратно.
Топтун был явно недоволен, но поделать ничего не мог. Тогда она и попыталась взбунтоваться — в ее планы вовсе не входило сопровождать их по поверхности. Но оказалось, что предложение вернуться распространялось на всех, кроме нее. Мутантку-проводницу никто не собирался спрашивать, что ей нравится, а что нет. Седой просто отвел ее в сторонку и приставил пистолет ей к затылку. Она, могла, конечно, попробовать убежать — с ним одним она бы справилась, но где гарантии, что ее не поймают? А если дознаются, кто она такая на самом деле, ей точно не поздоровится. Пришлось смириться.
«Ладно, — подумала она, — тем хуже для них». Она уже ощущала знакомое тревожное и радостное предчувствие — как всегда, перед выходом на поверхность.
«Я — Кошка. Большой город наверху опасен для людей — но я не совсем человек. Я — ловкая и быстрая, крадусь бесшумно, слышу опасность издалека. Я пыталась вас отговорить для вашей же пользы, глупые, неуклюжие люди. Вы не послушали меня — теперь пеняйте на себя!..»
По эскалатору поднимались недолго. В небольшом круглом вестибюле, где стояло несколько сломанных киосков, под ногами идущих захрустели осколки стекла.
Здесь чудом сохранились двери — может, поэтому хищников не обнаружилось. Перед выходом Кошка сделала спутникам знак подождать и долго прислушивалась. Вдвойне опасно выходить наверх в незнакомом месте — но выбора не было.
Она толкнула дверь и, выйдя наружу, сразу прижалась спиной к стене, вскинув автомат. Ее окружали массивные четырехугольные колонны — оказалось, вход в метро расположен в огромном здании. Следом из-за двери появился Седой, за ним — Сергей и Рохля. Последним, беспокойно озираясь, вылез Топтун.
Впереди виднелся полуразрушенный павильон, испещренный черно-белыми пятнами. Ей уже случалось видеть такие, но некогда было вспомнить, что означают эти пятна. Кажется, раньше наверху были столовые с такими смешными названиями. Седой показал направление — и отряд стал спускаться по ступенькам. Кошка оглянулась и высоко над головой увидела картину. Изображенные на ней люди то ли охотились, то ли воевали. Фигуры людей были серыми, а иногда попадались красные пятна — цвет знамени Красной Линии, догадалась она, цвет крови. Красное на сером.
«Знаешь, что такое „красное на черном“?» — любил спрашивать ее Леха еще тогда, в прежней жизни. Леха был одним из тех, кто относился к ней терпимо. Конечно, он тоже мог и гадость сказать, и затрещину дать под настроение. Но иногда, особенно когда был немного пьян, ей перепадало от него что-нибудь вкусненькое — недоеденный кусок свиного шашлыка, горстка сушеных грибов. Он учил ее рисовать звезду одним росчерком уголька по стене, не отрывая руки, и задавал дурацкие вопросы: «А знаешь, что такое — „красное на черном“?»
Он вообще как будто зациклился на цветовых сочетаниях — очень любил придумывать странные пароли. Допустим, своим для входа на станцию полагалось говорить «Белый снег», а отзыв был «Серый лед». А на следующий день он уже изобретал что-то другое. Многие его терпеть не могли за это, но он стоял на своем. И однажды она слышала, как он отчитывал одного из сталкеров: