— Что это? — спросил он.
— Вот, слушай. — И Васька продекламировал:
Пока вам был нужен только мой яд
В го-мео-па-ти-чес-ких дозах любви,
Но вам понадобился именно я —
И вы получите нож в спину!
Нож в спину — это как раз буду я!
Нож в спину — это как раз буду я!
Слово «гомеопатических» далось бродяге явно с трудом и заинтересовало Игоря своим необычным звучанием.
— А что такое «го-мео-па-ти-чес-ких»? — спросил он.
— Не знаю, — пожал плечами Васька. — Но красиво, правда?
Игорь пожал плечами в ответ:
— Странные какие-то стихи…
— Инструкция по выживанию, — пояснил Эльф с нотками превосходства в голосе.
— A-а, тогда ясно, — кивнул Громов, лучше всего уяснивший насчет ножа в спину. — Нет человека — нет проблемы. Толково…
— Да нет, ты не понял. Группа так называлась — «Инструкция по выживанию». Которая эту песню написала и пела. Мамашке моей нравилась.
Совершенно запутавшийся Игорь покачал головой. Какая группа? У них на Красной линии песни писали не группы, а официально утвержденные поэты, прославлявшие товарища Москвина и его наиболее отличившихся соратников. Ведь не каждому можно доверить такое ответственное дело — прославлять генсека. А исполнял их хор. Может, это и есть — группа? Но спрашивать Ваську он не решился.
— А вы, Василий, любите музыку? — поинтересовался Профессор. Васька нехорошо уставился на него — так, что Северцев неловко заерзал на месте. Пауза затянулась.
— Ненавижу, — наконец громко и отчетливо произнес Васька.
— Но… почему? — неуверенно спросил Профессор.
Эльф злобно ощерился, став похожим на загнанную в угол крысу.
— Потому что сыт по горло! — злобно выплюнул он. — Если б тебя, голодного, в любую погоду таскали на рок-концерты под открытым небом, ты бы тоже возненавидел — спорим? Если б стоял там под дождем и снегом, а грохот ударной установки выносил бы тебе мозг. Особенно если барабанщик то и дело не попадает в такт.
— Я как-то не задумывался об этом, — озадаченно пробормотал Профессор. — Я скорее имел в виду консерваторию…
Васька уже немного успокоился.
— Хрен его знает. Может, мне и понравилось бы в консерватории, — задумчиво протянул он. — Особенно если бы там был буфет, чтоб можно было наесться до отвала…
Громов не очень представлял себе, что такое консерватория, зато хорошо знал, что такое консервы. Может, они там хранились? А музыка тогда при чем? Чтобы не злить понапрасну Ваську, он решил не уточнять. Зато немного погодя, когда Эльф куда-то удалился, задал Профессору куда больше интересующий его вопрос:
— Что такое «го-мео-па-ти-чес-ких»?
— Лекарства такие раньше были, — отмахнулся Профессор. — Сейчас трудно объяснить, да и зачем?
Игорь опять ничего не понял. Лекарства? При чем тут тогда любовь?
«Интересно, — подумал он, — что свело вместе таких непохожих друг на друга людей? И зачем они здесь живут?»
Впрочем, ответ на второй вопрос найти было несложно. Им просто некуда было деваться.
Как понял Игорь, бродяги обитали в каком-то подсобном помещении примерно в середине туннеля, ведущего от Чеховской к Цветному бульвару. Профессор говорил, что добрался сюда с Новослободской, когда его выгнали с Ганзы. Откуда пришли Марина с Женей, понять было трудно — Марина каждый раз рассказывала новую историю. Васька тоже предпочитал помалкивать.
Из рассказа Профессора Игорь узнал, что Цветной бульвар вроде бы с виду почти цел, но находится в аварийном состоянии. Стены потрескались, станция в любой момент может просесть. Поэтому там никто не живет. А соседняя с ним Трубная и подавно сильно разрушена. Игорь слышал, что во время Катастрофы некоторые станции целиком или частично обрушились, погребая под собой укрывшихся на них людей. Так вышло и с Трубной.
В сущности, бродяги оказались в западне. С одной стороны — Рейх, с другой — заброшенная станция, куда запросто могли проникнуть какие-нибудь чудовища с поверхности. Они жили в постоянном страхе — то ли со стороны Цветного бульвара нападут мутанты, то ли фашистам надоест терпеть под боком таких соседей и они решат устроить зачистку. Пока обитатели Рейха к ним не совались — видимо, брезговали.
Профессор, как обладатель наиболее «арийской» и благообразной из всех бродяг внешности, раньше осмеливался иногда пробираться в Рейх — попрошайничать. Случалось, ему подавали и удавалось раздобыть еды. Но в последнее время фашисты совсем озлобились — Профессор все чаще возвращался с пустыми руками, а однажды его ни за что избили. Марина только охала, перевязывая его раны.
Иногда с Северцевым увязывался Васька — воровать. Он делал это под настроение, когда чувствовал, что сегодня у него удачный день и легкая рука. Иногда ему действительно везло — однажды Эльф притащил почти новый автомат и два рожка патронов к нему. Почти все патроны, правда, пришлось выменять на еду, которой катастрофически не хватало, но Васька обещал, что при случае раздобудет еще.
Эти четверо жили одним днем, и на фоне остального населения метро, хотя и не уверенного в завтрашнем дне, но пытавшегося строить планы хотя бы на ближайший месяц, казались людьми без будущего. Тем не менее они неизвестно зачем подобрали и выхаживали совершенно чужого им человека. Впрочем, возможно, у них были на него какие-то виды. Игорь, как и все обитатели метро, был достаточно здравомыслящим, чтобы понимать: никто ничего не делает просто так. Здесь, среди отщепенцев, проповеди товарища Москвина о справедливости, братстве и счастливом будущем выглядели особенно цинично.